Суета сует - Борис Курланд
Перед самым взлетом в самолете наступила напряженная тишина. Каждый из пассажиров углубился в свои мысли, думал о своем личном, ведь обратного пути нет. Каждый из них оставлял детство, юность, друзей, тот маленький клочок земли, на которую ступил детской ногой в первый раз, воздух, которым дышал на протяжении многих лет, березки, малину и крыжовник, тепло костра, обжигающий терпкий чай в алюминиевой кружке, крики чаек над морским побережьем, первую любовь, могилы близких… Да мало ли у человека воспоминаний!
Тихая грусть разливается по салону самолета, у некоторых мелькает шальная мысль, а вдруг отменят рейс, еще не поздно развернуться обратно в прошлую жизнь, но самолет, подгоняемый попутным ветром, уже на взлетной полосе разгоняется и взмывает навстречу новой, неведомой жизни.
Из венского аэропорта новоприбывших перевезли в наскоро выстроенный перевалочной пункт. Замок Шенау канцлер Австрии закрыл после нападения террористов на поезд, в котором ехали эмигранты. Представители Сохнута проверили списки новых постояльцев, затем разделили семьи по комнатам. Один ключ выдали семье Флайшман, другой семье Введенских.
В первой комнате, после того как поставили чемоданы вдоль стены, наступила напряженная тишина. Кира не хотела спать с Фимой, Анатолий предпочитал отдельную комнату. Роза отнеслась к ситуации равнодушно, она с интересом изучала оставленный предыдущими постояльцами журнал на немецком языке.
Кире надоела игра в молчанку.
– Значит, так, мальчики, разделимся на пары. – Она с вызовом посмотрела на мужчин: – Я буду спать с Розой, а вы вдвоем. Насколько я поняла, завтра будет самолет, так что всего одна ночь, перебьетесь.
Анатолий отрицательно покачал головой:
– Вы муж и жена, вот и спите вместе, с какой стати я должен спать с ним.
Кира и Мотке. 1976 год
Мотке припарковал машину у одноэтажного дома – черепичная крыша, навес из прогибающихся под тяжестью времени досок, палисадник, заросший кустами и дикой травой. Навстречу ленивой рысцой выбежал пес, коротко пролаяв приветствие, вяло махнул хвостом и, широко зевнув беззубой пастью, вернулся под навес.
Мотке толкнул незапертую дверь.
– Добро пожаловать в наш дом.
Кира осмотрелась, впервые она оказалась в жилище израильтянина. Если она рассчитывала увидеть нечто особенное, то удивляться особенно было нечему. Итальянский кожаный диван, массивный стол с лакированной крышкой, стулья с резными спинками, сиденья обиты бордовой парчой, треугольная тумбочка под телефон, кухня с двойным рядом навесных шкафов, старомодный телевизор, на стене черно-белая фотография молодого Мотке в армейской форме.
Наметанным взглядом Кира отметила отсутствие женской руки: ваза на столе без цветов, оконные стекла похожи на запотевшие очки, пыльный ковер, обувь у входа свалена в кучу – сапоги, сандалии, военные ботинки, туфли разного размера, кроссовки.
– Проходи в сад, я сейчас приду, – крикнул Мотке, разгружая пакеты с покупками на кухне.
Кира пересекла салон, вышла во внутренний дворик, прилегающий к заднему выходу дома, и замерла. Ее взору предстал кусочек природы, чем-то похожий на окрестности далекого Самарканда. Высокая, почти до колен, давно не стриженная трава, два дерева, словно влюбленная пара, переплелись в объятиях длинными ветвями, покрыв тенью деревянный стол, вросший ножками в землю.
В дальнем углу двора притаилось настоящее чудо. Женщина вначале подумала, что перед ней запущенный бассейн, но вместо бетонных стен она увидела скромный прудик, наполовину затянутый вуалью водяных растений, парочка уток плескалась в воде, расталкивая островки листьев, из кустов выбралась лягушка и прыгнула в воду, нарушая сонливость дремлющей воды.
Кира растянулась на траве в праздничном платье, купленном к свадьбе, спину приятно покалывали стебельки, пролетающий жук спикировал, сложив крылышки, пополз вдоль пояса, путаясь в матерчатых складках.
– Тебя почти не видно в траве. – Мотке стоял над ней, упираясь головой в небо. – Я подумал, убежала моя гостья, – рассмеялся мошавник. – Поднимайся, будем встречать субботу.
Он протянул ей руку, Кира впервые почувствовала прикосновение грубой, исполосованной морщинами кожи.
– А можно встретить субботу здесь, в саду?
Кире не хотелось уходить в духоту дома от запаха травы, щекочущего ноздри, ветра, несущего с собой воспоминания о далеком, забытом доме, покойной матери, о степях, покрытых цветочной скатертью. Она умоляюще посмотрела на Мотке, но тот, отрицательно кивнув головой, осторожно потянул ее за собой.
За столом, уставленным тарелками с едой, сидели парень и девушка. С первого взгляда Кира поняла, что это брат и сестра, у обоих черные, закрученные в проволоку волосы, одинаковое выражение лица, настороженный взгляд из-под густых бровей.
– Познакомься, – сказал Мотке, – Нехама и Дов, они близнецы. Нехама родились первой, по этой причине она командует в доме. Дов появился на свет через пятнадцать минут. Приехали в отпуск из армии. Дов служит в танковых войсках на Голанских высотах, Нехама – в Тель-Авиве, место службы покрыто тайной для всех, включая меня.
Кира кивнула головой, она не все поняла, переспросит потом. Насчет армии понятно, в Израиле девушки служат в войсках, дальнейшие объяснения Мотке остались набором малопонятных терминов.
Мотке и Дов надели кипу, Нехама накинула на голову тонкую, прозрачную накидку, зажгла свечу, провела кругообразными движениями рук над пламенем. Глава семейства открыл маленькую книжечку в тисненой обложке, прочел несколько предложений, пригубил вина, оторвал кусок халы, пробормотав еще несколько слов, подал знак, молодые люди сказали: «Аминь».
– Шабат шалом! – провозгласил Мотке.
Кира пригубила сладкое терпкое вино, похожее по вкусу на разбавленный сироп.
– А водки у вас не найдется? – неожиданно спросила она. – Хочется чего-нибудь покрепче. Надо выпить за наше знакомство, за твое здоровье и детей.
Молодые люди переглянулись. Нехама прыснула, юноша улыбнулся, а Мотке рассмеялся:
– Водку держу только для дезинфекции ран, – улыбнулся хозяин, – в субботний вечер не принято пить крепкие напитки, вино пьют для кидуша, а водку на свадьбах, в баре. Но если тебе хочется…
Кира кивнула головой. Водка поможет скрыть слезы, набегающие на глаза, как капли тумана на стекло. Жила бы она сейчас в России, сидела за столом в компании друзей с анекдотами и веселыми историями, могла бы получить звание заслуженной артистки, а может, и повыше. И ребенок был бы по любви, а не плод минутного контакта. Любила бы его по-другому, от всего сердца, ведь с Розой, считай, ничего общего. Пробиться в голову дочери, заполненную цифрами, формулами, уравнениями, невозможно. Ответы не соответствовали вопросам, просьбы не выполнялись, диалоги быстро превращались в монологи.
Теплая водка показалась горькой, Кира одним махом опрокинула в себя четверть стакана, приятное ощущение поднялось от желудка к голове, выравнивая кривую настроения. Под удивленные взгляды сидящих налила себе еще четвертушку и так же, залпом, проглотила. Встала из-за стола, неровной походкой вышла во двор, уселась на лавочку. Пламя одноразовой зажигалки, неровно танцуя в такт легкому ветерку, коснулось кончика сигареты.
– Ты в порядке, Кира?
Нехама уселась рядом, прикурила от зажженной сигареты и выпустила струю дыма в небо.
– В первый раз вижу, как водку пьют стаканами. В баре с приятелями мы иногда заказываем коктейль с томатным соком, потягиваем через соломинку для кайфа. Большинство мужчин пьют виски, подражают героям американских фильмов и сериалов. Когда ты опрокинула первый стакан, мой папаша чуть со стула не упал. Он такое видел только в фильме «Судьба человека».
– Я и сама в кино снималась.
– Ты..?
– Что было, то сплыло.
Кира вдавила окурок в землю, вытащила из пачки новую сигарету.
– А мать твоя где? Мотке ни разу не вспомнил о ней.
– Смоталась за границу с волонтером из Америки. После Шестидневной войны в страну хлынуло большое количество добровольцев из разных стран, всем хотелось подышать воздухом страны-победительницы, даже если это был воздух коровника, банановых плантаций или апельсиновых садов.
Волонтеры хотели приобщиться к ауре, окружающей израильскую армию, парни поголовно расхаживали в армейском – гимнастерки, брюки, береты разных военных подразделений. Где они их доставали, неизвестно, каждый солдат – новобранец или резервист –
